Снова германский вопрос и Юго-Восточная Азия
Тем временем жизнь продолжала идти своим чередом. Хрущев не собирался терять целый год в ожидании исхода президентской кампании в США. 5 июня он направил устное конфиденциальное послание Джонсону. Выступая в пользу некоторого сокращения войск СССР и США в Европе, Хрущев сообщил о своем намерении сократить там наши войска на 15 тысяч человек. Предлагал поручить Раску и Громыко более глубоко изучить комплекс вопросов разоружения. Призывал Джонсона устранить такой источник осложнений, как продолжающиеся со стороны США покушения на суверенитет и безопасность Кубы.
Это неприятный разговор для нас обоих, знаю, говорилось в обращении Хрущева. Но мир нужен всем в одинаковой мере. Значит, необходимо потушить очаги напряженности, в том числе и в районе Южного Вьетнама, Камбоджи, где возникла сейчас угроза распада мирной системы, созданной Женевскими соглашениями 1954-го и 1962 годов.
Германский вопрос является коренным потому, что он служит источником всей нынешней напряженности. Тут сосредоточены наши вооруженные силы — одна против другой. Если бы был решен германский вопрос, то не было бы „великого противостояния Джона и Ивана".
Хрущев высказывал далее свою непоколебимую убежденность в том, что ФРГ никогда не удастся поглотить ГДР. „Сейчас во всем мире существует почти единое мнение, что германский вопрос нельзя решить путем ликвидации ГДР, поглощения ее Западной Германией и созданием единого капиталистического государства. Это невозможно. Мы против этого. Если есть еще люди, которые пытаются достичь этой цели, то они авантюристы… И если пройдет еще 100 лет и если даже все еще будет существовать капиталистическая система, то им, реваншистам, все равно не удастся приобрести то, чего они хотели бы, т. е. захватить ГДР. Такова реальность, и с ней надо всем считаться". Хрущев, как видим, не был большим пророком.
Как бы реализуя мысли своего предыдущего послания, Хрущев 10 июня поручил мне информировать доверительно президента Джонсона о том, что правительство СССР и ГДР решили в ходе предстоящего визита в СССР Ульбрихта заключить Договор о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве.
Для Раска, через которого мною было передано это сообщение о договоре, оно явилось довольно неожиданным. Он не скрывал своего неудовольствия, но от высказываний по существу вопроса уклонился, заметив лишь в саркастической форме, что советская внешняя политика, как он давно думал, в целом сводится, видимо, к довольно простой формуле: „что мое — то мое, а что ваше — давайте делить пополам".
Несколько позже, в октябре, во время одной из наших неофициальных встреч Банди рассказал, что в ходе дебатов в Белом доме высказывалась мысль, что объединение Германии „реально только вне рамок НАТО". В администрации „гадают", почему СССР не выступает за объединение Германии как нейтрального государства, что могло бы дать Москве пропагандистский выигрыш.
Но тогда Хрущев был против любого объединения Германии, поскольку делал ставку на укрепление отдельного „рабочего германского государства". И в дальнейшем советское руководство всерьез не ставило вопрос о нейтрализации Германии, ибо не думало о скором объединении Германии. Горбачев же слишком поспешно „скинул" весь германский вопрос, когда он неожиданно встал в практическую плоскость в 1989–1990 годах.
В беседе со мной Р.Кеннеди, который продолжал занимать пост министра юстиции, доверительно изложил позицию президента Джонсона в отношении Вьетнама. Ссылаясь на свою личную беседу с ним, Кеннеди сказал, что Джонсон не хочет распространять военные действия на Северный Вьетнам. Если же ходом событий президент будет поставлен перед альтернативой: „потерять" Южный Вьетнам или начать военные действия против ДРВ, то президент наверняка изберет второй путь, хотя это и связно с очень серьезными последствиями. В целом было видно, что Р.Кеннеди чувствовал себя не очень уверенно в администрации Джонсона.
За два часа до моего отлета в отпуск 12 июля меня пригласил в Белый дом Банди на неофициальную беседу, чтобы я располагал информацией при встречах в Москве с советским руководством. Несмотря на то, что главным соперником президента на выборах будет Голдуотер — а это резко обострит предвыборную борьбу, — Банди твердо заверил, что Джонсон по-прежнему не намерен отступать от своей внешнеполитической линии в предвыборной кампании в пользу необходимости сохранения мира и достижения взаимопонимания с Советским Союзом. Правда, порой в полемике с Голдуотером придется говорить вещи, которые могут вызвать в Москве критику и недовольство. Но в Москве должны знать, что это будет диктоваться предвыборной борьбой и ни в коей мере не будет означать изменение позиции Джонсона относительно СССР и необходимости улучшения отношений между обеими странами.
Должен сказать, что такого рода „заверения" в период предвыборных кампаний в США мне довелось слышать и от других президентов. Банди дал понять, что и они не против, чтобы мы порой выступали с публичной критикой в адрес Джонсона, но делали это „в разумных пределах", чтобы критика серьезно не отражалась на общем состоянии наших отношений.
Пианист Рихтер и „правила поведения советских граждан за границей"
На фоне довольно напряженной, в общем-то, атмосферы наших отношений с США приятной разрядкой бывали приезды в Америку наших всемирно известных музыкантов и творческих коллективов. Достаточно назвать нескольких: Рихтер, Плисецкая, Растропович и Галина Вишневская, Большой театр и Ленинградский театр оперы и балета, ансамбль Моисеева, коллективы разных консерваторий и театров. Их неизменно сопровождал большой и заслуженный успех. Немало этому способствовал американский импрессарио, выходец из дореволюционной России Юрок.
Вспоминается приезд Рихтера, но не с исполнительской точки зрения, т. к. мастерство великого музыканта выше всякой похвалы. Речь, скорее, идет о тех унизительных порядках, с которыми тогда были связаны поездки наших артистов (и не только их одних) за границу. Как правило, их всех сопровождали (под видом „администраторов", „секретарей" и пр.) представители наших спецслужб, в обязанность которых входила слежка за контактами артистов за рубежом и предотвращение их попыток в отдельных случаях остаться за границей (что, впрочем, не мешало тем, кто хотел это сделать).
Подавляющее большинство артистов были патриотами своей страны, и их оскорблял такой надзор. Особенно болезненно переживал это такой весьма чувствительный и в высшей степени интеллигентный человек, как Святослав Рихтер. Его сопровождал из Москвы „администратор", который бесцеремонно вмешивался во все дела Рихтера, даже в дела чисто личного порядка (мать Рихтера жила в Западной Германии, и он с ней часто разговаривал по телефону).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
